Форум » Мифология Европы » ДРЕВНЕРУССКИЕ БЫЛИНЫ » Ответить
ДРЕВНЕРУССКИЕ БЫЛИНЫ
Admin: (с) Олег Гуцуляк. О ДЮКЕ СТЕПАНОВИЧЕ ЗАМОЛВИМ СЛОВО На Западе к середине ХІ в. вследствии исчерпания земельных ресурсов чрезвычайно быстро образовалось сословие младших детей землевладельцев, все достояние которых состояло в лошади, копье и щите. Общество выталкивает их за черту европейской йкумены в крестовые походы, ограничивает казармами-общежитиями рыцарско-монаших орденов. Как следствие, возникает рыцарский эпос. На Руси такого рыцарства-монашества в этот период не возникает вследствие возможности младших детей феодалов постоянно уезжать на северный восток (Угру), находить неосвоенные земли («украины») и непуганых междуусобицами общинников, чтоб возложить на них тяжесть налогов. Новая реальность требовала новых образов — героев-осваивателей или колонистов. Ими стали Илья Муромец, Микула Селянинович (от коми-пермяцкого «му кулу» — «духи земли»), святые Борис и Глеб, князья с 1010 г. Ростова и Мурома. Собственно последние — символы фазы этногенеза «русских», которую Л. Гумилев называет гомеостазом (1 50 лет), инкубационным периодом пассионарности (собственно колонизация русичами с юга и родила пассионарный толчек), который завершился переходом в фазу самопровозглашения «русскими» себя в истории, фазу подъёма (200-250 лет) такими актами как в 1159 г. отделения великого княжества Владимирского, в 1164 г. экспансией Суздаля и Мурома в Волжскую Булгарию, в 1167 г. — в Новгород, в 1169 г. — взятием Киева, и годом ранее — провозглашение автокефальной церковной митрополии Северо-Восточных земель Руси. Внешняя торговля Киевской Руси в ХІ-ХІІ вв. имела две отличные и одинаково первоочередные черты. Во-первых, торговая деятельность была занятием исключительно лишь общественных верхов — князей, их дружинников и небольшой группы дородных горожан (в статуте австрийского герцога Леопольда от 9 июля 1192 г. такие торговцы на Руси именуются Ruzarii [Назаренко А.В. Об имени «Русь» в немецких источниках IХ-ХI вв. // Вопросы языкознания. — М., 1980. — №5. — С.49], и и х противоборство друг другу было только «... грандиозным турниром, перенесенным на пространство киевских пространств. Широкие народные массы в нем участия не принимали» [Толочко П.П. Нащадки Мономаха. – К.: Наук.думка, 1972. – С.118], возможно, собственно, потому, что не продавали, а отдавали даром, в виде дани, продукты охоты и пчеловодства. Во-вторых, внешняя торговля не затрагивала насущных нужд даже этих господствующих высших классов населения, ведь все необходимое они получали натурой, отправляя на внешний рынок только избыток и обменивая там только предметы роскоши [Гумилев Л.Н. Древняя Русь и великая Степь. – М.: Мысль, 1989. – С.476 – 477]. Лишь когда к ХІІ в. торговые отношения Руси с Востоком приостановились (например, из интвентаря погребений исчезли восточные бусы) и давление налогов на население значительно уменьшился на радость простой массе, в среде руских верхов, неудовлетворенных тем, что половцы (куманы) перекрыли и уничтожили пути то рговли от Черного и Азовского моря через русские форпосты Белая Вежа на Дону и Белгород в низовье Днестра, и тем, что они, «юные», в отличие от «старых», не могут приобретать предметов роскоши восточного происхождения, формируется эпос в виде былин о победителях над степными жителями во времена Владимира Старого. Этому также посодействовал Владимир Мономах, который, утихомирив Русь т междуусобной борьбы, перевел войну против Степи (в народном представлении: как сделал киевский Владимир-Василий «Старый» Красное Солнышко, так же делает и Владимир-Василий «Уный» Мономах). Собственно академик Б. Рыбаков соотносит древнерусские былины о Дюке Степановиче и Чуриле с реалиями 1146-1150-х гг. на Руси [Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. – М.: Наука, 1988. – С.606-609], а именно о соперничестве, с одной стороны — представителя партии «уных» Кирилла (Чурила)-Всеволода Ольговича (1139-1146), «Пленковича», т.е. «сына пленника» (намек на то, что его отец Олег, пребывая в Виза нтии, был плене и отправлен в ссылку до 1083 г. на остров Родос; князь Олег-Михаил Святославич-«Гориславич», князь Чернигова и Тмутаракани, в 1080-190-х гг. официально имел титул «архонт Матрахии, Зихии и всей Хазарии», а Вятичская и Муромская земля были вотчиной Ольговичей [Рапов О.М. Княжеские владения на Руси в Х – первой половине ХІІІ в. – М.: Изд-во МГУ, 1977. – С.106]), с другой стороны — с Изяславом-Пантелеймоном Мстиславичем (1146-1154 гг.) и его союзником венгерским королем Гезой ІІ, родным братом которого был д.к (герцог) Стефан. Собственно последний и есть былинный Дюк Степанович, который побеждает Чурилу в разных состязаниях. Можно даже считать, что даная былина сложена в среде соперников «уных» как своеобразный антитезис героям Владимирового круга. Куманофобию на Руси и восточные устремления «уных» подпитывал польско-германский купеческий капитал. Например, он подталкивал киевского великого князя Святополка ІІ Изяславича (1093 – 1113) и его партию «уных» на войну со Степью, ибо пленных продавали в рабство купцам-«рузариям» (ruzarii), перевозивших товар в Регенбург и Венецию для перепродажи в Египет, где мусульманские султаны превращали половцев (куман) в гулямов (гвардейцев-невольников). Греческие купцы были конкурентами западноевропейских, и поэтому Киевская митрополия была в оппозиции к Святополку ІІ, а Киево-Печерская Kавра, соперница митрополии в первенстве за души прихожан, поддерживала киевского князя. Представителями собственно Лавры следует считать «человеков благоверных», которые сразу после расправы киевлян с братом Кирилла-«Чурилы» Ольговича Игорем Ольговичем объявили последнего святым, мучеником, брали себе его кровь и куски одежды как реликвии, рассказывали о чудесах над его телом и его смерть была описана обычным агиографическим образом [Грушевський М. Історія України – Руси. – Т.2. – С.157]. В Лавре работал и Нестор-летописец, осуществивший соответствующую редакцию летописного свода [Гуми лев Л.Н. Древняя Русь и Великая Степь. – М.: Мысль, 1989. – С.478-479], а именно: защита концепции удельного правления, вотчины, её библейское обоснования («сыновья Ноя» — каждый в своем уделе), объявляя удельно-династическое княжение единственной божественной формой власти [Гуцуляк О. Дві концепції влади на Русі // Голос нації. – Львів, 1995. — №12-13. – С.8]. Следствием этой политики, как пишет академик Б. Рыбаков, произошло усиление родо-племенных традиций с их архаическим язычеством, «… в городах и в княжеско-боярских кругах … были крайне недовольны вмешательством церкви в их собственный традиционный быт. Примером могут служить воспетые былинами княжеские пиры, являвшиеся своеобразной «боярской думой», в которой некогда заседали и волхвы-волшебники. На этих пирах в урочные дни обязательной была мясная (языческая, ритуальная) пища. Церковь запрещала ее в постные дни. Конфликт с церковниками из-за «мясоядения» принял общерусские размеры. Объяснением возрождения язычества отчасти может служить оформившаяся с 1130-х годов кристаллизация полутора десятков крупных княжеств-королевств с устойчивыми своими династиями с усилившейся ролью местного боярства и более подчиненным положением епископата, оказавшегося в зависимости от князя. Бояре-вотчинники, владельцы нив, называвшихся «жизнью», по всей вероятности, разделяли народные прадедовские взгляды на аграрную заклинательную магию. Главную часть язычества. Показателем возврата боярства в ХІІ веке к прадедовским традициям является исследование Д.А. Крайновым погребения в белокаменном саркофаге, над которым был насыпан огромный языческий курган (близ Старицы) … Появляются летописцы, совершенно чуждые церковной фразеологии, церковному счету времени и самое главное — христианскому провиденциализму. Таков, например, киевский боярин Петр Бориславич, писавший в 1140-1180-у годы. Ярким примером нового, более светского отношения к литературе является «Слово о полку Игореве»… Автор «Слова», широко пользовавшихся образами античного язычества, воскрешает для своих слушателей родную языческую романтику» [Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. – М.: Наука, 1988. – С.774-775]. В среде соперников «уных» — жаждущих к красоте языческого Востока составляется новый западноориентированный пересказ — былина о Дюке Степановиче и Чуриле. Дм. Чижевский писал: «... Галицко-Волынского происхождения есть «старина» о Дюке Степановиче. Содержание её — приезд из Индии, из Галича (иногда «Галича-Волынця»0 к Киеву богатыря, характеристика которого, собственно, состоит только из описания его богатств —сначала им самим, потом, когда возникают сомнения, не преувеличивает ли он, «описателями», которых к Галичу отсылает князь Владимир. Описатели вынуждены отказаться описать богатство Дюкак, ибо для этого труда надо было бы продать на бумагу весь Киев, а на пера и чернила — Чернигов. В Киеве Дюк иногда выступает как конкурент другого богатыря такого же типа — Чурилы. Например, они должн ы перепрыгнуть конем через Днепр, или на протяжении определенного времени менять одежду. Выигрывает Дюк. Само имя «Дюк» заставило думать о западном происхождении героя ... О пышности жизни галицкого князя и бояр узнаем кое-что из летописи. Имя «Дюк» (визант. «дюкас» и по-отчеству «Степанович» (любимое венгерское имя — Степан) могут быть венгерского происхождения, как и красавец-конь дюка (ср. Рассказ об венгерских конях в Киеве 1150 г.) ... Безусловно, существовали сказания о «Чуриле» в Галичине: имя его там сохранилось даже в песнях. Вспоминают о нем в 16-17 в. Рей из Нагловиц и С. Клёнович. Чурило — такой же кавалер, как Дюк, только меньше имеет благородного характера, он — «баламут». Прозвище «Чурылив» или «Джурылив» принадлежало к прозвищам западно-украинского боярства, от его прозвища происходит название города Чурилова (позже — Джурина) на Подолье. В современных «старинах» о Чуриле типа новелл Чурило прибывает со своей дружиной ко двору Владимира. Владимир делает его «чашником», но, засмотревшись на его красоту, княгиня порезала себе руку. Любовная история с женой боярина бермяты обошлась ему жизнью. О его конкуренции с Дюком мы уже упоминали высше. Одна подольская песня о Чуриле знает его как руководителя «девичьего войска». Современные старины о Чуриле, кажется, позже (в Москве?) очень переделаны» [Чижевський Дм. Історія української літератури (Від початків до доби реалізму) / Фахове ред. та передм. М.К. Наєнка. – Теропіль: МПП “Презент”, за участю ТОВ “Феміна”, 1994. – С. 174-175]. Дм. Чижевский также упоминает, что девушка в Галицкой песне «смотрит одним глазом на Джурилу, другим на Потока» [Чижевський Дм. Історія української літератури (Від початків до доби реалізму). / Фахове ред. та передм. М.К. Наєнка. – Теропіль: МПП “Презент”, за участю ТОВ “Феміна”, 1994. – С. 175]. Под вторым имеется в виду герой былины о змееборце Михайле Потыке (вятск. диал. «потка», «поточка» — «пичуга, птица поток», особенно мелкая, певчая [Д аль В. Словарь живого великорусского языка. — Т.ІІІ. — С.356]), в котором, вероятно, следует видеть Олега-Михаила Святославича-«Гориславича», который много «поточил» крови в Русской земле. Девушка выбирает между Михайлом Потоком и Джурилой, таким образом, избирает между отцом и сыном, и в конце отдает руку старшему. Но вскоре жена умирает и Михайло приказывает погребать себя вместе с ней. Когда в склепе появляется змей, Михайло заставляет его принести «живой воды», с помощью которой и возвращает жену к жизни. Вероятно, что в сказочной былине о Михайле Потоке «востокофилы» («уные»), столкнувшись с созданной «западофилами» («старыми») эпосом о Чуриле и Дюке, дали достойный ответ: признали, что в их среде действительно есть негодяи («джурилы»), но собственно их «поток» сумеет оживить Русь, с которой они венчаны на княжение. Связана с этой былиной о Михайле Потыке и украинская легенда о Михайлике, богатыре-малолетке, который уезжает из Киева. Прихватив с собой на копье Золотые Ворота. И воскресение Руси произойдет, собственно, когда богатырь Михайлик вернет Золотые Ворота на свое место (что, фактически, произошло в момент отмечания в Украине 1500-летия от основания Киева, когда были воссозданы Золотые Ворота) [Ільницький М. Від «Молодої Музи» до «Празької школи». – Львів: Вид-во ІУК НАНУ; ЛОНМІО, 1995. – С.58]. Автор «Слова о полку Игореве» не является апологетом группы «уных»-«востокофилов», о чем заявляет в самом начале: “Чи не въспъти было , въщей Бояне, Велесовъ внуче: Комони ржуть за Сулой – звенит слава в Кыевь...”. «Востокоориентированный» толкуется как «Велесов внук» совсем логично в смысле постоянных экспансий варягов-германцев на восток в поисках Вальгаллы бога-шамана Одина (аналога славянского Велеса!) и засвидетельствованной в «Хеймскрингле» Снорри Стурлуссона изначальной земле богов-асов — Трои и земли турков. Автор «Слова ...» демонстрирует неправильность позиции «уных», как и стремление ранее Всесл ава к Тмутаракани, который за это был призван на суд Божий, ибо отвратился от правильного пути, определенного путем солнца (на Запад). «Уные», как и Всеслав с помощью волшебства и магии, возжелали пути на Восток, неправедного и опасного пути. Все смертные и боги в индо-европейских мифологиях, указывает В.Н. Топоров, идут путем Солнца. Всеслав с его неправедным путем наперерез пути Хорса-Солнца вспоминается автору «Слова ...» в контексте ошибочного пути Игоря Святославича, приведшего его к поражению: Солнце затмилось, и верный путь ныне неизвестен, укрыт («Солнце ему тьмою путь заступаше...»). Иное дело — поведение великого князя Дмитрия Ивановича в аналогичной ситуации в «Задонщине»: «… он вступи в позлащенное свое стремя и вземъ мечь въ правую руку и помолися Богу и пречистой его матери. Солнце ему ясно сіяетъ на востоць и путь поведает [Топоров В.Н. Об иранском элементе в русской духовной культуре // Славянский и балканский фольклор: Реконструкция древней славянской ду ховной культуры: Источники и методы / Отв.ред. Н.И. Толстой. – М.: Наука, 1989. – С.35]». Таким образом, есть основания утверждать, что на Руси происходило перманентное противостояние двух партий, аналогичное войне в Европе гвельфов и гибеллингов на протяжении XII-XV вв.
Ответов - 3
Конрад: А ты это где-то печатал?
Конрад: (вятск. диал. «потка», «поточка» — «пичуга, птица поток», особенно мелкая, певчая [Д аль В. Словарь живого великорусского языка. — Т.ІІІ. — С.356]), ты что? . Название птицы, между прочим, вполне можно найти там же, в галицких и лемковских говорах, а именно: пітя – цыпленок, птенец, молодой петушок [Желеховский, т. 2, с. 655; Етимологічний, т. 4, с. 539], потя, потятко – неоперившийся птенчик [Пискунов 1882, с. 207], потя – птенец; цыпленок; потач – помещение для кур под печью, клетка для кур [Желеховский, т. 2, с. 721]; потич – курятник, загороженное место, клетка для кур [Желеховский, т. 2, с. 722]; потій – петух [Желеховский, т. 2, с. 722]; потюк, потюх, потяч – птенчик; птичка просянка Emberiza calandra L. (E. miliaria); потячий – относящийся к птенцу, цыпленку, куриный [Желеховский, т. 2, с. 725; Етимологічний, т. 4, с. 544]. Гуцульское потє – птица [Гузар Галина, Закревська Ярослава, Єдлінська Уляна, Зеленчук Василь, Хобзей Наталя. Гуцульські говірки. Короткий словник. – Львів: Інститут українознавства ім. І. Крип’якевича, 1997. – 232 с.; с. 155]. В говоре села Торун Межигирского района на Закарпатье потя «птица» [Николаев, Толстая 2001, с. 151]. В говорах сел Березовых Косовского района Ивано-Франковской области поті, потітко – дикий птенец, потічий – птичий [Негрич 2008, с. 142]. Потя, потятко – птичка в закарпатских говорах [Дзендзелівський 1966, с. 68; Горбач 2006, с. 122, 273]. «Я, мамко, не потя, до тебе літати», – поется в песне из села Ставнэ Великоберезнянского района Закарпатской области [Пісні родинного життя 1988, с. 165].
Admin: О дякую, доповню свою статтю
полная версия страницы