Форум » Теория мифа » И.А. Морозов. Слезы и плач в мифах народов мира » Ответить
И.А. Морозов. Слезы и плач в мифах народов мира
Admin: И.А. Морозов: Слезы и плач в мифах народов мира Являясь общераспространенной психосоматической реакцией, слезы могут быть проявлением как отрицательных (печаль, тоска, страдание, гнев, страх), так и положительных эмоций (радость, восторг, воодушевление), а также их сочетания (“смех сквозь слезы”). Слезы многократно появлялись в самых разнообразных мифологических сюжетах на протяжении всей истории человечества. Едва ли найдется народ, мифология которого не содержит упоминания слез, плача и связанных с ними сюжетов. Слезам в мифах народов мира посвящен публикуемый нами фрагмент статьи "Мужские слезы и эмоции пограничных состояний" в.н.с. ИЭА РАН И.А. Морозова, полный текст статьи, посвященной феномену мужских слез, не только в мифологии, но и в современной культуре можно скачать здесь http://stream.ifolder.ru/15039145 Слезы и сакральное. Слезы часто связаны с сакральным или являются знаком сакрального. Например, знаком подлинности обретенных чудотворных икон в русской традиции является их способность к “миро”- или “слезоточению”. О чудесном рождении героя корейской мифологии Кымва (что в переводе означает “Золотой лягушонок”) его приемный отец Хэбуру узнает по большому камню, источающему слезы, под которым и был найден ребенок, похожий на лягушонка в золотистой коже. Происхождение плача и слез в мифологии народов мира обычно связывается с ключевыми событиями в жизни первочеловека или культурного героя. Например, в мифе индейцев коги один из девяти праотцов, повелителей мира, Синтана, созданных Великой Матерью, похищает свою сестру Черную Землю и сбегает с ней на край света. Мать посылает крокодила, чтобы он настиг и вернул беглецов, и тот преследует их, пока они не решаются предстать перед разгневанной родительницей: “Я боюсь! — заплакал Синтана. — Я едва убежал, я едва не погиб!” Увидев такое явное свидетельство раскаяния, Великая Мать прощает совершивших инцест влюбленных. “С тех пор, — заключает повествователь, — люди плачут”. Слезы и плодородие. Слезы бога-демиурга или героя нередко являются олицетворением животворящей и плодоносящей субстанции. В мифологических символических кодах часто встречается интерпретация слез божества как дождя. Например, в орфической поэзии дождь назывался “слезами Зевса” (δ?κρυα Διός), а в русских духовных стихах (в “Голубиной книге”) можно встретить утверждение, что “ветры буйные от Свята Духа, дробен дождик от слез Христа, самого Христа, Царя Небесного”. В народных верованиях дождь — это “слезы святых, плачущих о грехах и бедствиях рода человеческого”. В мифах и сказках многих народов пролитые слезы превращаются в драгоценные камни или золото. В то же время в верованиях слезы божества (например, слезы греч. богини Эос, скандинав. богини Фреи или болг. “богородицыны слезы”) — это плодотворная утренняя роса. Из слез божества или героя часто возникает животворящий источник, обладающий плодоносящей и целительной силой, либо святилище, которому приписываются такие свойства. Например, в восточнославянских колядках из слез св. Николая (Николы Чудотворца) образуется река, в которой купается Господь, или источник, в котором “белит ризы” Богородица. Мирча Элиаде отмечает некоторую парадоксальность и синкретичность мифологического мотива “божественной слезы — дождя”. С одной стороны, дождевая влага, как и вода вообще, в т.ч. и так называемая “живая вода”, у многих народов связывается с представлениями о женском плодородии и c лунными циклами; с другой стороны, несомненна ее связь с животворной мужской силой, с дающим жизнь мужским семенем, из чего можно заключить, что эти две субстанции в определенных контекстах символически равнозначны. Например, согласно древнеегипетским мифам, люди возникли из слез бога Амона-Ра, а в иранской мифологии — из упавшего на землю семени первочеловека Гайомарта. Слезы и кровь. Очень существенной представляется символическая связь слез и крови, что проявляется и в паремиях — вспомним хотя бы выражение “плакать или умываться кровавыми слезами”, которое обычно употребляется в контексте угрозы. Часто из слез или крови возникают цветы, являющиеся посмертным воплощением героя — ср. античное представление, что кровь является носителем души и выражение “изливать душу” ‘откровенничать; плакаться’. Из крови или слез героя либо божества часто возникает река или водоем. В легендах и мифах кровь и слезы обычно взаимозаменяемы. В китайской мифологии слезы или кровь первопредка Паньгу образуют великие реки Китая — Хуанхэ (“Желтую реку”) и Янцзы (“Голубую реку”). В славянском фольклоре из слез девицы, оплакивающей молодца, образуется река Дунай. При этом необходимо вспомнить, что согласно легендам Дунай может образовываться из крови Дуная-богатыря, а в русских былинах Дунай-богатырь превращается в реку Дунай после того как, убив девицу-богатыршу Настасью, обнаруживает, что она беременна его сыном. Мотивы превращения погибшего героя или божества в реку и возникновение реки или водоема из его крови или из слез оплакивающих его родственников широко распространены в мировом фольклоре и восходят к глубокой древности. Укажем, например, на древнеегипетские мифы о том, что воды Нила вытекают из тела погибшего Осириса, а сезонные разливы этой реки происходят из-за того, что она переполняется слезами Исиды, оплакивающей своего супруга. Слезы и сила. Материализованные слезы божества имеют огромную сакральную силу. В этом контексте становятся понятными чудотворные свойства известной по русским духовным стихам Плакун-травы, которая, согласно легендам, выросла из слез Богородицы, пролитых во время крестных мук Иисуса Христа. В “Голубиной книге” эта трава “всем травам мати”. Она упоминается в заговорах как чародейское средство, позволяющее повелевать духами и овладевать кладами. Корень Плакун-травы может служить материалом для амулетов, в том числе — крестов-тельников. Согласно В.В. Далю, от плакун-травы “плачут бесы и ведьмы; ее корень собирают в Иванову ночь, и он хранит от соблазна”. Проливаемые богом или героем слезы могут иметь силу оружия. Так, герой лакского героического эпоса Амир, близкий к греческому Прометею, вызывает на состязание верховного бога Зала, за что тот приковывает его железными цепями к скале. Амир оплакивает свою судьбу, и от его слез цепи ржавеют, становятся тоньше, давая ему надежду на освобождение, но их постоянно обновляют посланные Залом кузнецы. Герой нартовского эпоса Сослан “роняет слезы”, когда обнаруживает, что его меч и конь утратили силу после наложенного на них сестрой Агундой семилетнего проклятия. По истечении этого срока, “засмеялся Сослан, пошел и в кузнице слезами свой меч наточил”, после чего тот он вновь обрел необыкновенную силу. Смысл этой метафоры становится более понятным, если учесть, что Сослан жаждет мести за коварно убитого врагами кровника, которого он оплакивает в годы проклятия. Плач как трансляция жизненной силы. В Древнем Египте существовало представление о связи разливов Нила с воскресением Осириса, что позволяет предположить взаимосвязь между оплакиванием этого персонажа (проливанием слез Исиды) и его оживлением. Оплакивая героя, передают ему жизненную силу. Юного бога Бальдра, сына Одина и Фригг, благодаря козням Локи убитого слепым богом Хёдом прутом омелы, согласно “Младшей Эдде”, готовы отпустить из царства мертвых (“Хель”), если все живое и мертвое в мире будет его оплакивать. Плачут все, кроме великанши Тёкк, обличье которой принял Локи, поэтому Бальдр остается в Хель. Мотив оживления умершего героя при помощи пролитых на него слез встречается в сказочном фольклоре многих народов (отсюда мифологема “живой воды”, в качестве которой нередко выступают слезы). В.И. Еремина, говоря о “живительных слезах”, приводит примеры из текстов русских похоронных причитаний и сказок — ср. мотив оживления мужа слезой, попавшей в его ухо, в кетской мифологии. Царевна будит перед боем спящего “непробудным сном” героя: “Она заплакала, слеза упала ему на щеку, сожгла эта слеза ему щеку. Он в ту же минуту проснулся”. Иван пробуждает слезой спящую царевну: “Спит непробудным сном Марья-царевна. Иван крестьянский сын искал ее долго, а когда нашел — добудиться не может. Заплакал Иван и говорит: Как я до тебя доступал, три просвиры сглодал и три трости железные исподпирал, как вдруг одна слеза попала Машеньке на лицо, она пробудилась”. Это позволяет заключить, что слезы являются средоточием силы, важной “жизненной субстанцией”, позволяющей преодолевать грань между жизнью и смертью, между “этим” и “тем” миром. Магия слез прослеживается и в древних мистериях. Во время оргий в честь Адониса первый день был посвящён плачу, а второй — веселью по поводу его воскресения. Предполагалось, что в это время оживают все умершие, поэтому в Афинах в эти дни под плач и погребальные песни повсюду выставлялись изображения усопших. Но при помощи плача и слез можно было добиться лишь временного оживления, о чем свидетельствует упоминаемый античными авторами обычай выставлять поздней весной и ранней осенью т.н. “садики Адониса” — небольшие горшочки с быстро распускающейся и так же быстро увядающей зеленью, которые символизировали мимолётность жизни. В качестве параллели этим обычаям можно указать на ритуальные практики у русских, включавшие различные манипуляции с троицкой зеленью (“плакать на цветы” и “оплакивание и похороны кукушки”), где в качестве ритуального объекта выступала изготовленная из различных растений куколка. Обычай “плакать на цветы” или “ронять слезы” на троицкую зелень следует рассматривать в контексте различения “молодых” и “старых” покойников: в индоевропейской мифологии душа человека, умершего молодым, продолжает существовать, вселяясь в растения, поэтому троицкая зелень или цветы на могиле символизируют ее временную реинкарнацию во время “русальной недели”, а оплакивание должно дать ей силу и поддержать ее существование на этот период. Характерна также связь этих ритуальных плачей с вызыванием дождя. Мирча Элиаде формулирует эту идею так: “Человеческая жизнь должна быть прожита полностью, чтобы истощить все свои возможности творчества и выражения; если она прерывается внезапно, насильственной смертью, то она будет стремиться продолжаться в какой-нибудь иной форме: растения, плода, цветка”. Отсюда распространенный мотив, что на полях сражений, где полегло немало героев, обычно вырастают шиповник или розы. Причем в народных верованиях особо подчеркивается роль оплакивания в посмертном существовании души. Так, крестьяне Владимирской губ. считали, что страдания душ усопших можно облегчить служением заупокойных литургий и плачем “в голос” (а не “тихими слезами скорби, от которых умерший еще больше мучается”). У русских значение плача во время календарных праздников, посвященных памяти усопших, подчеркивается такими их народными названиями как “плакущая-радуница” или просто “плакучая”. Таким образом, плач на могилах, равно как и возложение цветов и зелени на могилы, направлены как на “упокоение”, так и на временное возрождение, “побуждение” мертвецов, мотивируемое различными ритуально-обрядовыми целями. По-видимому, именно верой в живительную силу слез мотивированы некоторые варианты “мужского плача”: например, оплакивание павших на поле боя или умирающих соратников (см. ниже). В народных верованиях отражена и негативная сторона оплакивания. Считалось, что “плакать по покойнику — грех, ибо все выплаканные слезы накладываются на него на том свете, причем каждая слеза становится весом в пуд”. В хантыйской сказке герой, провалившийся в нижний мир, очнувшись, обнаруживает, что он “плачет и воет” и “место, на котором он лежал, от слёз залито водой”. Именно это и способствовало его пробуждению. Поэтому “если сильно плакать, покойный будет сниться, обижаться: ему там хуже. От сильного плача он может стать ходячим мертвецом, пужайлом”. То есть, согласно народным представлениям, слезы проливаются непосредственно на останки оплакиваемого человека и не дают ему покоя (“не дают ему спать”). Видимо, поэтому в мифах и эпосе рыдания и слезы — это один из способов “пробудить” убитого героя или богатыря, заставить его отомстить врагам рода или клана и возместить нанесенный ими ущерб. Мать осетинского мальчика-богатыря Тотрадза, коварно убитого нартом Сосырыко, будучи оскорбленной его убийцей (он, явившись на годовые поминки, разбрасывает угощение и бьет ее плетью), “бросилась на могилу сына и начала рыдать и высказывать <...> плачевные слова, и слёзы её падали как град и обращались в перламутровые груды. После того она опять восклицала и возносила молитву: О единый великий бог! <...> Дай моему сыну, маленькому Тотрадзу, такую силу, чтобы он отплатил Сосырыко!”. Ее мольбы были услышаны, и Тотрадз “встал из своей могилы и вышел на верх земли, пришел к своей матери и сказал ей: Ана! Я последний раз вышел из [Страны] мертвых. Твоя молитва услышана богом, а слова твои и жалоба твоя проникли в мое сердце, когда я лежал в своей могиле. Слёзы твои доходили до меня струями”. Тотрадз получает от матери оружие отца, убивает Сосырыко и вновь возвращается в Страну мертвых. В славянской традиции змей-летун, символизирующий душу мертвеца, появляется, если родственники очень сильно плачут по покойнику, тем самым “подпитывая” его жизненной энергией и позволяя ему посещать их в облике хтонического существа. При этом при непосредственном общении “змей” выглядит как обычный человек, т.е. при помощи проливания слез достигается временное оживление покойного. Характерно, что в результате общения с умершим оплакивающий его человек “сохнет и изводится в щепку”, т.е. лишается жизненных сил и, если не применить специальных предохранительных мер, то умирает. Таким образом, у передачи силы при помощи слез есть и обратная сторона: плачущий эту силу теряет. И в этом, возможно, скрывается одна из главных причин запрета на “мужские слезы”, получившая мифологическое обоснование. Можно предположить, что это же является еще одним основанием для уже упоминавшегося нами обычая закрывать лицо руками при плаче. Тем самым плачущий стремится не дать возможность слезам пролиться, “оставить их (а следовательно и силу) при себе”.
Ответов - 0
полная версия страницы